"Страх, пограничники и проблемы с водой": журналист Евгений Бабушкин описал обстановку в Краматорске
Война в Донецке и области продолжается. Города все больше пустеют.
Журналист портала snob.ru Евгений Бабушкин съездил в Краматорск и написал об увиденном практически постмодернистский текст. За одни только сутки его шесть раз обыскали, трижды проверили документы и всего лишь раз угрожали расстрелом.
Журналист Евгений Бабушкин пишет на портал snob.ru:
1. Порно и пограничники
В купейном вагоне поезда Москва — Донецк — 36 мест. Пассажир был один: я.
— Что смотрите?
— «В огне брода нет».
— Это хорошо, что брода нет. А порно есть? Пропаганда войны и насилия? Всякие такие картинки? Иное запрещенное? Покажите ваши файлы!
Вяло потыкав куда-то в район корзины, таможенник не заметил Рифеншталь и Бертолуччи. Он отстал, но пристал пограничник — красноречивый шкаф с дискантом евнуха:
— Больше всего вы дальше тут не поедете.
Это война. Каждый здоровый мужчина — возможный враг. А журналист — хуже врага. Пришлось убеждать, что я ни разу в жизни не говорил «хунта». Как, впрочем, и «колорады». Помогло.
— Алена, что ж они суровые такие?
И проводница, еще под Курском сменившая форменную розовую жакетку на спортивный костюм, шепнула:
— Им страшно. И мне. А вам?
И хлопнула ресницами, долгими, как бессонная ночь в поезде.
2. Автоматы и автобусы
— А вдруг тебя ранят? А вдруг, не дай нам Боже, ранят меня? Хорошо, если ДНР, а если нацгвардия? Короче, 1200 гривен. Лучше рублями: 5000.
Тут есть мобильный интернет, и греет солнышко, и цокают каблучки, и донецкие таксисты заламывают цены так же, как в мирное время. Война обостряет характеры. Кто наживался на людях, наживется стократно, кто был понур и покорен — станет хуже вола. Усталые, ко всему готовые люди — и я среди них — набиваются в автобус Донецк — Краматорск: 45 гривен, 12 рейсов в день, 2 часа в пути, 5 блокпостов.
а первом же меня чуть не грохнули — снимал противотанковые ежи из-под занавески на мобильник. Через минуту нас подрезала «Нива». Выскочил потный, похмельный гаишник в рубашке навыпуск и двое в камуфляже. Один ткнул меня автоматом в горло, второй — винтовкой в задницу.
— Эх, Женя! – сказал автоматчик после короткого, но неприятного допроса. — Ты б лучше дал водителю лишние 15 гривен, он бы остановится, ты б такие кадры сделал! В следующий раз не забудь у нас разрешения спросить. Потому что в следующий раз получишь пулю.
Я усвоил урок, и блокпост в Константиновке (она же Констаха) снимать не стал. У этих был уже не черно-сине-красный флаг Донецкой народной республики, а черно-оранжевый — Конгресса русских общин.
— Господа мужчины, попрошу паспорта. Вы, девушка, тоже можете. Пометим вас «М». Извиняюсь за юмор. Возможно, неуместный. Пытаюсь поднять вам настроение.
Все привычным движением достали паспорта, но весельчак с калашом не стал их смотреть. Дальше, в Дружковке, какие-то парни в трусах и майках, но с винтовками, даже не прошлись по салону:
— Документы у всех? Настроение хорошее? Чтоб таким и было. Марш!
На въезде в Краматорск стоял живой Бабай с анекдотической бородой и в папахе. Мимика у Бабая была матерная, он ругал крановщика — бетонные блоки были ни к черту, баррикады вышли кривоваты. Документы проверял мальчишка, еще не начавший бриться.
— Киевская прописка есть? Лучше сразу говорите.
У него был гранатомет с наклейкой «Донецкий и горжусь этим». Мальчишка неловко двинул меня гранатометом и извинился. Они все очень вежливы.
3. Страх и сталинки
Раньше Краматорск был ого-го. Просторные парки, широкие бульвары, парадные сталинки, которым и Москва позавидует. Дырой он стал задолго до войны: при Кравчуке осыпалась лепнина, при Кучме распилили чугунные решетки, при Ющенко заросли бульвары, при Януковиче все потихоньку сгнило и запачкалось.
С виду — типичный российский райцентр. И лишь по голосам понятно, что это пока еще другое государство: певучее южное наречие с чудными вкраплениями — «дайте пополняшку на лайф».
Краматорск похож на Припять или на Сухуми, где время встало в прошлом веке. Запустение заповедное, чисто штатское, внешних признаков войны немного: скелеты сожженных троллейбусов — и баррикады.
Моду на них задал Майдан, но там была агитация, не защита. Краматорские баррикады намного основательней, хоть и сделаны из подручного материала: доски, шины, игровые автоматы. Снимать эту красоту нельзя. Нарушителя сразу повели к командиру: усталый мужчина в спортивном костюме цветов ДНР сидел на корточках, опираясь на карабин.
— А вы послушайте, какая в нашей школе акустика! У-у-у-у!
Люди сходят с ума от тишины. Стотысячный город мертв, и слышно, как на другом конце площади воркуют голуби.
Вдруг вой: сирена! танки! артобстрел! Я метнулся на землю, одновременно доставая фотоаппарат — точнее, хотел метнуться, присел враскоряку у фонтана. Оказалось, гудела свадьба. На капоте — черно-оранжевые ленты. Пухлая невеста скорчила рожу: фонтан, привычное место гуляний, давно высох. Его остов оккупировали школьники, превратив в доску объявлений: «отсосу недорого» — и телефон любимой одноклассницы.
Мир и война смешались в Краматорске. Инстинкт самосохранения дает сбой. Здравый смысл отказывает. Я испугался фальшивой сирены, но когда наконец услышал настоящие выстрелы, то принял их за раскаты грома.
5. Вода и вопли
Полки полупусты. Еще не голод, но уже дефицит: нет, например, кошачьего корма. И нет воды. Редких прохожих — с ведрами и канистрами — встречает перестроечный возглас:
— Где брали?!
Воду раздают в школах, точного графика никто не знает, занимают наугад, записывают номерки на руках. Тут, в очередях, процветает забытое искусство публичной издевки — похожее творилось на Майдане, когда Януковича позорили в стихах и прозе. Люди легко заводятся и эффектно бранятся.
— Ой, не снимай меня, обижусь!
— Да я тебя вырежу, дурака. Все равно в кадр не влезаешь.
— Ты побыковать хочешь, дяденька?
— Я быковать не буду, но я тебя спрошу: ты кто такой вообще?
— Я-то, может быть, даже и голодающий житель города!
— Репу вон отрастил, голодающий!
— На брюхо свое посмотри!
Очередь на стороне Репы:
— Стервятники! Все у нас хорошо! Не снимайте нас! Гадины!
Репа моложе и сильней, и Брюхо, бранясь уходит. Он журналист местного, 12 канала. Телевидение под контролем ДНР. Город тоже. Ухожу и я. Ведь у людей все хорошо, и я не хочу быть стервятником.
6. Поликлиника и поминки
В кафе с прекрасным именем «Как всегда и недорого», с дубовыми столами и средним счетом в 36 рублей, гудели люди.
— Неплохо у вас дела идут, как погляжу.
— Так у нас же поминалка.
— Что?
— Ну, поминальное кафе. Вам борщ или котлету?
Нормальные кафе закрыты. Закрыты почти все банки, ювелирные лавки, магазины техники. На разбитых витринах — «продаю», «продаю», «продаю». Закрыто все, откуда можно что-то вынести. Все, кому есть что терять, покинули город. Остались те, кому терять нечего: бюджетники.
— Я сама тамбовская. В поликлинике этой 20 лет работаю. Сын вырос, 11 классов закончил — а куда теперь?
— В Киев?
— Ой, да не смешите.
— В Россию?
— А деньги? Кому мы там нужны без денег?
— Вам ведь зарплату не платят с 20 мая?
— А что делать. Все равно работаю. А я такая. Я всегда была такая. Уперлась, как телЯ.
Растерянность, апатия, покорность — вот на чем держится донецкая власть. Впрочем, только ли донецкая.
7. Мужики и музыка
юбимое занятие местных мужчин — сидеть на скамейке и ждать, что же будет. Результаты блиц-опроса предсказуемы:
— Тимошенко?
— Косу заплести — ума не надо.
— Стрелков?
— Отпустил усишки и думает, что генерал.
— Порошенко?
— Вафли лепить — не страной управлять.
— Кернес?
— В ж*пу ранили — и уже герой.
— Добкин?
— Хороший человек. Только бандит.
Национальный характер — выдумка, но на Украине так много стихийных анархистов, что это, кажется, и правда в здешнем характере. Веселое недоверие к власти пленяло на Майдане — пленяет и здесь, на войне. Но если ДНР просто не доверяют, то Киев вызывает эмоции посильней: страх или ненависть.
Киев проиграл информационную войну. Кто может, смотрит «Россию-24», предпочитая московскую полуправду киевскому молчанию. Пропаганда порождает фольклор: вон на той горе, слышь, снайперша из Латвии сидит. А олимпийская чемпионка Пидгрушная, тоже снайперша, чтоб ее черти взяли, прям по детям палит, невзирая на Пасху. А слышали, на подступах дивизия израильтян? Совсем как люди, только жиды. Слышали? Слышали?
У ДНР есть свое радио — крутят блатняк (особенно популярна Вика Цыганова) и самоделки про казачество и славянское единство. Между песен — объявления: детские лагеря под Орлом, автобусы до Ростова, сбор крови раненым бойцам.
8. Бутылка и будущее
В Донецк я вернулся засветло. В гостиницу с чистыми простынями, где никто не кричит, никому не угрожают, где ленивый взгляд не блестит из-под балаклавы. На этаже — 20 номеров, но постоялец был один: я. И я планировал выпить. В меня весь день тыкали деревом и металлом — имею я право на несколько текил?
— А бар почти уже закрыт. И те, напротив, тоже закрылись. Время, сами понимаете, какое.
Тут не говорят «война». Любят эвфемизмы: «время», «дела», «ситуация».
— Мы в такой ситуации до десяти работаем.
— А завтра?
— А вы знаете, что будет завтра? Я вот не знаю.
Я взял вина. Нормального, крымского. Завтра было свежо: прошла гроза. В пяти километрах северней, под Авдеевкой, шли бои. Но я не услышал. Все и так грохотало.
Война в Донецке и области продолжается. Города все больше пустеют.
Журналист Евгений Бабушкин пишет на портал snob.ru: 
